Грохнуло несколько выстрелов: боевики пытались навскидку завалить Гончарова, но тот, крепко схватив девчонку за запястье, прорывался к запасному выходу.

«Бодигард», маячивший там с несокрушимым видом, с началом перестрелки испарился, словно он был фантом, а не стокилограммовый увалень «ни грамма жира».

Гончаров крутился как волчок, угрожающе дергая стволом и стараясь прикрывать собой девчонку. Наконец нашел то, что искал: распределительный щит, наполовину скрытый портьерой. Три выстрела прозвучали как короткая автоматная очередь; яркая вспышка — и зал погрузился во тьму. Крики, брань, визг женщин, вспышки и грохот «слепых» выстрелов… Вспыхнули фонарики, их лучи повисли в сигаретном дыму; пространство зала расчертили тонкие нити лазерных прицелов. Сквозь беспорядочные крики публики слышались команды; кто-то пытался придать происходящему хоть какой-то смысл… Все перекрыл истошный крик:

— Снегова завалили, волки! Мочить козлов! Всех!

Автоматные очереди загрохотали при входе и на улице. Следом густая сыпь пистолетных выстрелов, снова автоматы…

Бойня продолжалась минут десять… Взвыли сирены, темный зал наполнился фиолетовым мигающим светом маячков служебных машин, автоматы загрохотали слаженно, управляемые опытной рукой командира… Боевики, еще оставшиеся в зале или оттесненные сюда с улицы, огрызались на рокот автоматов одиночным тявканьем «глоков», «Макаровых», «тэтэшек», пока не полыхнуло несколько раз бело и ярко и фиолетовую тьму не заволокло удушливо-терпким газом.

Глава 17

Лицо Автархана словно закаменело. Так он сидел несколько минут, играя желваками на скулах… Сережа убит. Убит. И ничего исправить уже нельзя.

Стоявший у стола громила по кличке Тюлень переминался с ноги на ногу.

— Ну, я пойду? — неуверенно спросил он и тут же опустил глаза, опасаясь встретиться с Автарханом взглядом. Напрасно, в глазах авторитета, казалось, не осталось ничего, кроме боли.

— Да.

— Братве что-то передать?

— Отдыхайте до утра. Мне нужно подумать.

Тюлень кивнул и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.

Автархан остался сидеть неподвижно. Потери были значительные. Катастрофические.

Казалось, какой-то злой рок в считанные часы разрушил, разметал все, что он, Автархан, кропотливо возводил шесть лет. Его невидимая империя если и не рухнула, то ощутимо зашаталась. «Невод» накрыл город. Две вооруженные разборки за несколько часов — многовато даже для человека такого уровня, как он.

«Валентин» закрыли надолго, если не навсегда. По всем точкам пройдутся железной метлой… Нет, такое бывало и раньше, но теперь… За несколько часов погибли двенадцать боевиков. Погибли на непонятной войне, ибо противника он даже не нащупал.

Братва начнет роптать. Беня и Кондрат уже звонили; они, конечно, предъявят претензии по поводу «Невода» и «Гарпуна», но пугало не это… Снова пойдут слухи… Слухи о том, что он, Автархан, словно змей, переживший свой яд… что он принимает немотивированные решения, которые оборачиваются гибелью пацанов.

Что ему пора на покой.

Ни один король не в силах правом удержать свое королевство. В их системе роль права играл авторитет. Но авторитет перестает чего-либо стоить, когда идет огонь на уничтожение. Пацанам не хочется умирать. Им хочется жить. А потому… Любую власть подпирают штыки. Или мечи. Без этой опоры она — ничто, пустой звук, носимый ветром. Во все века правили только две вещи: меч и золото. А выбирать властителям приходилось лишь одно — что сделать раньше: мечом захватить золото или за золото купить воинов, способных захватить еще больше золота. Замкнутый круг. Змея, вцепившаяся в собственный хвост смертельной, неразжимаемой хваткой.

Змея, яд которой не иссякает никогда. Круг мироздания.

Автархан встал, подошел к шкафу… Лицо его походило на маску: громадным усилием воли он заставил все эмоции уйти глубоко внутрь; но, казалось, это нечеловеческое напряжение окончательно сокрушило его. Автархан глянул на себя в зеркало: на него смотрел изможденный старик, измотанный, усталый. Глаза взирали на окружающее тускло и безнадежно… У самого Автархана не было иллюзий: жизнь прошла, и то, ради чего стоило жить, осталось далеко позади. Ему осталось два года до семидесяти, вроде и не срок, но… Жить незачем.

Сережу убили. Ему было двадцать пять. Он родился в семьдесят втором; сам Автархан тогда потянул червончик, рождения сына не дождался… Сережа так и рос в маленьком украинском городишке, когда в семьдесят седьмом Автархан «откинулся» по большой октябрьской амнистии и впервые увидел пацана. Тогда же он устроил хлопца с матерью в Княжинск. Все-таки большой город, хоть и не главная, а столица… А сам оттоптал еще одну большую ходку, вернувшись только в восемьдесят шестом. А там — и времена переменились.

Характером Серега оказался в него: лез, куда его не просили. Но тут же Автархан проявил волю: для парня, выросшего без мужика в доме, Автархан был авторитетом куда более значимым, чем для братвы.

А потом — дела пошли. Времени не осталось ни на что. Он успел определить парня в университет, тот проучился курс и уже тогда влетел: шебутной донельзя, он подрался с тремя дебилами из-за девки, и грозила ему глупая бакланская статья.

Автархан нажал нужные пружины, Сергей получил «условно» и даже восстановился в университете по его настоянию. Потом в учебу въехал, в экономике стал разбираться на раз; тут Автархан привлек его и к «практике». Зачем он это сделал?..

Снегову, а ему тогда исполнился двадцать один год, бумажное дело показалось липкой рутиной; даже строгость Автархана не помогла: парень был явно в него характером. Втихую он начал сколачивать свою бригаду и по мелочи трясти кооператоров; Автархан подумал — и сдался. Снегов, его сын, стал самым удачливым и чуть ли не самым авторитетным «человеком действия» в многомиллионном Княжинске. Автархан наблюдал за ним с интересом: парень постепенно начал соображать очень во многом, еще чуть-чуть, пару-тройку лет, и Автархан сумел бы сделать так, чтобы его сына «короновали», заслуженно «короновали», по понятиям.

Это была его мечта.

Теперь сына нет. Глупая, тупая случайность. Сергей умер, так и не узнав, что Автархан его отец. Или мать сказала перед смертью восемь лет назад, не удержалась? Вряд ли. Так или иначе проявилось бы. А теперь… Теперь уже и не узнает.

Автархан посмотрел на себя в зеркало. Обрюзгшие щеки, слезящиеся глаза, иссиня-белые зубы-протезы… Старик. И его не сегодня-завтра спишут. И тогда…

Беня жаден. И Кондрат тоже не альтруист. Наплюют на понятия, стакнутся с этими пришлыми и будут деньги грести лопатой. Потери тоже спишут. Как и Снегова. Его спишут все, кроме Автархана да нескольких братков. Но чтобы волки, завалившие Серегу, гуляли да поплясывали, Автархан допустить не мог. Значит, нужно сохранить власть. Всю власть. А власть не любит слабых. Власть — змея, чей яд не иссякает никогда.

Ну что ж… Он знает, как толковать с братвой. О чем с ними говорить. Нужно сначала с ними… Потом с Кондратом и с Беней.

Автархан сам достанет этих сук, что завалили Снегова. Сам! Живьем сдерет с них шкуру!..

Он снова бросил взгляд в зеркальное стекло… Черт! Этот трясущийся старик не опасен никому. Открыл нижний ящик шкафа, достал коробочку, откинул крышку.

Оттуда достал две другие, поменьше. Из первой вытащил несколько больших облаток, проглотил, дернув кадыком, не запивая. Открыл вторую. Рассыпал белый порошок маленькой горкой на зеркальной полировке, выровнял специальной золотой лопаточкой, наклонил голову, приставил трубочку к ноздре… Задержал дыхание и вдохнул потом сразу, глубоко…

Мир словно взорвался, заискрился разом… Автархан переждал немного, вдохнул вторую понюшку. Оставшимся порошком смазал десны.

Открыл бар-секретер, налил коньяку в большую каплеобразную рюмку, на самое донышко, вдохнул аромат, сделал глоток, смакуя вкус спелого, напитанного солнцем винограда, выращенного в счастливых долинах так далеко отсюда… Очень далеко…