Похоже, жизнь эта основательно тяготила его или просто давно перестала интересовать — слишком быстро и легко на его памяти люди переходили в мир иной, так и не познав ничего путного и даже не уяснив, стоило ли жить вообще… — А тебя, Крас, я там не помню, — добавил он.

— Барс — давно не из наших. Очень давно.

— Ссучился?

— Да. Может все сыпануть. С потрохами.

— Что ссучился — это плохо, это нельзя. А может, бабу оставим? И девчонку — ее-то совсем не в тему…

— Каин. ты с каких пор таким сердобольным стал? Или баб никогда не мочил? А под Гератом? А ту девку, что ты в сарайчике оттрахал, а потом застрелил, помнишь?

Она в аккурат по возрасту чуть старше этой будет.

— Хм… — Каин усмехнулся криво, глаза его стали совсем пустыми, Крас еще успел подумать, что тот наверняка дозу принял немалую, ну да все они подсаженные ребятки… Но от этой мысли легче не стало, наоборот. Красу сделалось совсем не по себе: Каин пристально, в упор разглядывал «отца командира», и этот взгляд не обещал ничего хорошего, вернее даже… Вернее, Крас помнил этот взгляд там, под Гератом, во время карательной акции Каин смотрел так на пленных «духов»…

Самое противное было в том, что Крас не чувствовал в себе сил противостоять, хотя физически был не намного слабее: то ли взгляд убийцы действовал действительно гипнотически, то ли… То ли не было вообще никакого взгляда, а был блеск пустых, как латунные пуговицы, серых роговиц, и на него. Краса, смотрел вовсе не человек, а смерть, которая, как известно, ходит в любом обличье… Он чувствовал даже не страх — холодный, леденящий ужас, когда ты не можешь противиться не просто чему-то смертельно опасному, но абсолютно неотвратимому, как сползающий на тебя по склону многотонный пласт льда…

Наконец боевик разлепил губы:

— А ты меня, Крас, хорошим манерам не учи, понял, гнида? В Афгане с той стороны людей не было, звери они все, и я насмотрелся там поболе твоего… А со зверьми только зверем выжить можно. А что до девки той… Так что с ней делать было…

Жалеть? Не я, так какой местный сучок затрахал бы, благо девка бесхозной осталась… А после меня так и подавно… И не подумай, я ни перед тобой, ни перед кем отчета не держу, только перед Никитой: он меня из-под трибунала вытащил… Ты думаешь, мне того сраного трибунала было страшно? Просто очень не хотелось подыхать там и гнить потом в той поганой земле… Никита — человек, а ты — гнида. Связывайся, хочу его приказ услышать, не твой!

— А если услышишь, тогда…

— Заткнись! — Одним движением Каин сгреб далеко не маленького начальника за грудки, причем захватил за ворот не блажно, профессионально: Крас поплыл от удушающего приема, дернул руками вверх, но хватка сразу стала плотнее, жестче…

Боевик отпустил Григория неожиданно; тот выдохнул дважды, восстановил кровообращение, ясность в голове…

— А теперь можешь меня застрелить, — довольно равнодушно бросил Каин. Добавил:

— Если хочешь, чтобы все было путем, звони Киту. Только он отдает приказы.

— Но ведь ты от него получил приказ исполнять мои…

— Считай, я усомнился… Когда речь идет о зачистке Барса, тем более со всем выводком… — Взгляд Каина стал почти нормальным, но глаза оставались абсолютно равнодушными, словно он давно уже покинул и этот мир, и эту землю. Развернулся и пошел прочь.

Крас переборол искушение… А оно было велико: выстрелить из «тишака» этому дебилу в спину. Но, во-первых, это сорвет операцию, «эксы» подчиняются только Каину или Глоку, его заму, ну а во-вторых… Крас был вовсе не уверен, что успеет выстрелить быстрее… Медленно, безучастно удаляющийся боевик обладал, кроме молниеносной реакции, еще и отменным чутьем… И еще… Еще ему подумалось, что такая группа в твоем личном, беспрекословном подчинении куда опаснее и результативнее при решении любого вопроса, особенно щекотливого, чем профессионалы, связанные понятиями долга и буквой закона.

Крас потер шею. Еще раз глубоко вздохнул. Псих. Бультерьер. А вот кто не псих, так это Мазин. Эти «управляемые снаряды» он сумел завязать на себя лично, и теперь, что бы ни произошло, как любит писать «Правда», в стране и в мире, эти ребятки останутся его, только его людьми.

Крас зашел в фургончик, не торопясь выкурил сигарету и набрал личный код Никиты Григорьевича. Без Мазина пока не обойтись. Пока? Мысль интересная, очень интересная… И — перспективная.

19 августа 1991года, 8 часов 53 минуты «Не обещайте деве юной любови вечной на земле…» Эта песенная строчка пришла на ум сама собой. Никита Григорьевич усмехнулся: да, этот Барс никогда бы и не вырос в хищника — в заднице булькает столько задорного пионерского детства, что… Непонятно вообще, как он попал в систему. Хотя… Система тем и хороша, что могла использовать любых и всяких людей, обладающих самыми разными талантами, равно как и индивидов с полным отсутствием таковых. Да, именно так: вовсе не обязательно обладать какими-то талантами, нужно их эксплуатировать, использовать, подчинять. И — наслаждаться всем, что может дать власть.

Система… Проходят десятилетия, века, тысячелетия, система остается неизменной: воины и рабы. Любая иерархия постепенно вырождается, происходят восстания, революции, перевороты… Приходят новые хищники, новые воины, чтобы питаться трудом и кровью новых рабов. А у раба только одна мечта: самому стать господином. Истина. Все остальное словеса. Так было и так будет. Всегда.

То, что происходит сейчас в Москве, — просто инсценировка. Все, кто возглавил ГКЧП, вовсе не хищники, они функционеры; две перетасовки колоды, в тридцать седьмом и пятьдесят третьем, совсем не задели нынешних «вожденков»; они не готовы ради власти ставить на карту жизнь, значит, их заменят другие.

Разворотливые, бесстрашные, жестокие. Именно они качнут систему, но она останется прежней: воины и рабы.

Мазин для себя уже все решил. Наступивший момент очень благоприятен для карьерного взлета: нужно просто встать на сторону этого несуразно большого российского президента. Но… Мазину надоело не только служить, но и поддерживать иллюзию службы.

Войны стали другие. Как и воины. Нет, крови еще будет достаточно, но воевать будут тоже рабы. Хозяева в белых воротничках и прекрасно сшитых костюмах при любых встрясках будут сидеть в роскошных кондиционированных кабинетах и играть в цифры. Складывать и вычитать. Складывать и вычитать. Складывать и вычитать.

Рубли, доллары, марки, йены, фунты… Жизни.

Ему, Никите Григорьевичу Мазину, надоело быть ведущим режиссером. Пора становиться продюсером. А музыку заказывает только тот, кто платит.

Прозвучал зуммер аппарата спецовки. Мазин снял трубку.

— Крас вызывает Гаспара, прием.

— Гаспар слушает Краса.

— У меня возникла проблема с «эксом» — первым.

— Проблема? .

— Конфликт.

— В чем?

— Он узнал Барса. Ведет себя неуравновешенно. Желает получить ваш, и только ваш приказ на вариант устранения.

— Вы уверены, что только это?

— Да.

— Он управляем?

— Д-да.

— Вы уверены? Наступила секундная пауза.

— Крас, вы понимаете, что означает эта акция? После всего, что наговорил этот горный котик?

— Да.

— Не слышу!

— Да. Я понимаю.

— Тогда почему вы раздумываете над простыми вопросами?

— Виноват.

Виноват, как бы не так! Крас… Просто сейчас он оказался между молотом и наковальней: Каин рядом, человек он, как и все, управляемый, нужно просто знать ключ к нему… Крас ключа не знает, да и не найдет его никогда: он боится. Хм…

Этим Каин и ценен: он так часто и долго братался со смертью, что… Что у него остался только один страх: умереть как крыса, не в бою, не от наркотиков, а по приказу, и не по чьему-либо, а по приказу его, Мазина… Между молотом и наковальней… Крас боится полубезумного Каина, который рядом и вооружен, боится умного Мазина, который далеко, но тоже рядом… Губы Никиты Григорьевича скривила усмешка: это был принцип! Чтобы людишки шагали в нужном тебе направлении, необходимо, чтобы они чувствовали себя словно на канате, протянутом над пропастью! Когда так легко оступиться и пропасть! Исчезнуть!